Когда Сталин узнал, что начнется война? Накануне.
В день начала войны вспомним о Рихарде Зорге, который первым и с точностью до дня и часа предупредил о нападении Гитлера на СССР.
Начнем с очевидного, проторенного и пройденного. Именно Зорге в радиосообщении, переданном его радистом Максом Клаузеном, уведомил Центр о дате начала войны. В Москве его информацию восприняли со скепсисом. Самая же первая радиограмма о неизбежной войне с Германией пришла из Токио еще 18 ноября 1940-го. Зорге тогда удалось узнать от спецпосланника Гитлера, заехавшего в Токио, что все приготовления к вторжению в Британию - чистейшая фикция. Германия не собирается воевать на два фронта. Фюрер решил бросить основные силы на уничтожение России.
Прошло немногим больше месяца, и Зорге передает конкретное уточнение: "На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер собирается оккупировать территорию Советского Союза по линии Харьков - Москва - Ленинград". А все дивизии, которые демонстрируют, всего лишь демонстрируют, намерения вторгнуться на остров, не достигают полной численности. Часть солдат и техники уже переброшены на восток.
Хотя Сталин постоянно читал донесения Зорге, разведчика он недолюбливал. То, что сообщал Рамзай, никак не вязалось с его собственными представлениями. Вождь был уверен, что Гитлер, заключивший пакт о ненападении, не решится перечить ему, вождю народов, Сталину. Глубочайший стратегический просчет, вызванный самоуверенностью, явной недооценкой силы противника.
А тут какой-то резидентишка раз за разом передает телеграммы, от которых трясет всю разведку.
Но Зорге был абсолютно уверен в источниках своей информации. Среди них - посол Германии в Японии Отт, военный и морской атташе и постоянно наезжавшие из Берлина в Токио высокопоставленные эмиссары. Конечно, немцы, как и требовали законы разведки, постоянно блефовали, подбрасывали через своих военных разведчиков сведения то о различных датах начала военных действий, то вообще отрицая любые намерения Гитлера о нападении на СССР. Да и время шло, планы Гитлера менялись. И Зорге, не поддаваясь на дезинформацию, отсекая все подброшенное, неправдоподобное, следя из Японии за каждым сделанным в Рейхе шагом, держал Москву в курсе событий.
В марте 1941, после задушевной беседы с новым атташе ВМС Германии, Зорге дает знать: фашисты могут начать войну сразу же после победы над Англией.
11 апреля - новый сигнал о том, что немецкий Генеральный штаб завершил подготовку. И в этом же месяце - подтверждение, с описанием действий близких к Гитлеру генералов.
Вскоре Зорге навел посла Отта на мысль осведомиться у Риббентропа о стратегических планах Германии - в интересах проведения более решительной политической линии в переговорах с Японией. Ответ был конкретен - война с СССР начнется в мае.
Затем, когда обстановка около действительно туманного Альбиона меняется, в начале мая посол Отт в конфиденциальной беседе информирует своего верного помощника и фактически пресс-атташе, такова уже официальная степень доверия, что германские войска могут перейти советскую границу в конце этого месяца. Впрочем, следует оговорка, которую обвиняющие "Рамзая" в дезинформации сознательно опускают: в том же донесении подчеркивается, что есть вероятность переноса срока нападения на будущий год. И эти "временные допуски", подчеркивает Зорге, исходят не от его посольского окружения, а от тех, кто вершит дела в столице Рейха.
Так, он передает в Москву, что план нападения на СССР генерала Маркса, всего лишь однофамильца, отвергнут Гитлером после тщательного и всестороннего изучения. Окружение фюрера было довольно: "Маркс - и на Москву? Только этого нам не хватало".
Зорге знал обо всех фашистских планах, мало-мальски связанных с Россией. Это как раз и делает честь разведчику. Он постоянно в курсе меняющихся событий, отслеживает все нюансы чужих намерений.
И 19 мая Зорге посылает тревожнейшую информацию о девяти армиях из 150 немецких дивизиях, сосредоточенных на польской границе. Данные получены в конфиденциальной беседе со специальным посланником из Берлина Нидамайером.
30 мая - еще одна радиограмма.В ней прямая ссылка на Отта, утверждающего, что война с Советским Союзом начнется во второй половине июня. И, когда эта дата проходит, на Зорге из Москвы сыплются упреки в паникерстве.
Но он не боится гнуть свое, то, в чем абсолютно уверен. Рихард не из конъюктурщиков, ублажающих и убаюкивающих Сталина.
Зорге дает и собственный комментарий, но какой: посол в стране оси Берлин - Рим - Токио уверен в точности своего прогноза на 95 процентов. При этом ссылается на Риббентропа, который заверяет Отта, что нападение на СССР - вопрос решенный. В разведке, да и не только, такая ссылка на высокопоставленного источника обозначает огромную достоверность сообщения.
Затем, через день, в подтверждение переданного, приводится разговор с приятелем, военным атташе посольства Германии в Японии Шоллом: "Следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружать и изолировать отдельные группы, - сообщал Зорге. - Война начнется 22 июня 1941-го". Рамзай также передает слова Шолла, что военные действия могут начаться и двумя днями позже. Сначала вторжение, а затем - объявление войны. Наступление по всему фронту, главные направления - Москва и Ленинград.
Вносит свою важнейшую лепту и помощник японского премьера, многолетний соратник Зорге - Одзаки. Посол Японии в Германии был вызван к Гитлеру. Фюрер уведомил его: мы нападем на Россию 22 июня без объявления войны. Чтобы сообщить об этом Зорге как можно быстрее, осторожный советник принца Коноэ нарушает все правила конспирации. Всю ночь он простаивает около дома Зорге, ожидая Рихарда. Полиция не может не заметить странного поведения высокопоставленного сановника. И Зорге понимает, что его группа на грани провала. Под любыми предлогами надо бежать из страны. Но разве можно подвести Родину? Кто сообщит ей важнейшую информацию, если не его, Рамзая, люди?
И 15 июня радист Макс Клаузен высылает еще одно грозное предупреждение: "Повторяю: 9 армий и 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня! Рамзай".
Порой радиограммы настолько длинны, что Клаузен передает их частями. Но все равно засечь радиопередатчик при столь длительной работе не составляет труда. Почти девять лет регулярно посылал он радиограммы в Центр. Потом Клаузен подсчитал - в среднем отправлялось по два сообщения в день. А накануне 22-го июня 1941-го группа "Рамзай" идет ва-банк.
20 июня Зорге, прямо указав источник - посол Германии Отт, - даже позволил себе в радиограмме излишнюю эмоциональность: "Через два дня начнется война между СССР и Германией. Она неизбежна". Как правило, такие выводы Центром никогда не приветствуются. Долг разведчика - добывать информацию и сообщать. А выводы - за московским начальством.
Сразу после нападения Рамзай передает в Москву: "Выражаем наши наилучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем упорно выполнять нашу работу".
В этих сообщениях - все абсолютно точно. Кроме одного. Резидент больше не имел права подписываться собственным многолетним оперативным псевдонимом "Рамзай". Центр, крайне недовольный работой Зорге, в виде своеобразного наказания сменил полюбившееся Рихарду имя на безликое "Инсон". Ведь не зря Сталин продемонстрировал недоверие Зорге и его группе начальнику Разведуправления Красной Армии генералу Голикову, решившемуся потревожить спокойствие вождя щемящим душу докладом. На донесение от 31-го мая последовало сталинское, как у Константина Сергеевича Станиславского: "Не верю". А сообщение, переданное с огромным риском радистом Максом Клаузеном за пять дней до войны, вызвало вспышку гнева: "Паникер!"
Ну, а уж после высказываний вождя все сошки рангом поменьше решительно заклеймили Зорге если не предателем, то двойным агентом. Еще до этого финансирование токийской резидентуры сократили до минимума. Жили в основном на деньги Рихарда, зарабатываемые журналистикой, и его радиста Клаузена - удачливого коммерсанта. В Центр полетела радиограмма от группы "Рамзая" с просьбой переводить значительную часть их зарплаты в Фонд борьбы с фашизмом.
Радиограммы Зорге, в отличие от многих других разведывательных донесений, не канули в вечность и не были уничтожены, сожжены. Они аккуратно хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории. Вместе с ними резолюция Сталина, подлинность которой почему-то оспаривают его последователи и сторонники. Но она, сделанная синим карандашом, есть, существует, хотя действительно шокирует отталкивающей грубостью. Сделана после того, как нарком государственной безопасности Меркулов все же решился положить на стол Иосифу Виссарионовичу сводки множества донесений закордонных разведчиков, в которых те криком кричали о скорой войне. Самыми точными, аргументированными, повторяющимися были донесения Рамзая из Токио. Уломала Меркулова совершить этот смелый, если не рисковый шаг, разведчица Зоя Рыбкина, она же будущая знаменитая детская писательница Воскресенская. Присутствовал при докладе и новый начальник внешней разведки Фитин. Видя, что нарком не решается ознакомить Сталина с донесениями, которым вождь не хотел верить, Зоя Ивановна использовала последний, убедивший Меркулова аргумент. А что будет, если война все-таки начнется в третьей декаде июня? С кого спросят? Именно этот, слегка шкурный довод, а не забота о судьбе Родины, заставил Меркулова дрогнуть и решиться. Увы, и этот шаг оказался бесполезным.
Вспомнил ли вождь о предупреждениях Зорге и других, когда в 3 часа 15 минут 22 июня Георгий Жуков позвонил ему на ближнюю дачу в Кунцево и сообщил: немцы бомбят советские города? Вряд ли. Рвать волосы на голове было поздно.
Сталин искренне, и в это никак не хотят поверить исследователи, полагал, что если он уже назначил главным врагом СССР проклятого британца Черчилля, то так и должно быть. Подвел культ. Слишком привык, что его слово - последнее, решающее. Болезненное самомнение не позволяло представить, что Гитлер, "усмиренный" лично им, Сталиным, посмеет наплевать на заключенный пакт о ненападении. Какие сообщения разведки, которую вождь недолюбливал. Он терпеть не мог собственных подчиненных дипломатов и торгпредов, живущих "там", а уж разведчикам всегда доверял мало. Они же общались с иностранцами без всякого контроля. Потому вождь и позволил сначала наркому Ежову, а потом и Берии истребить больше половины кадров закордонной, как тогда говорили, разведки. И если бы Зорге, как ему предлагало начальство в кровавые 1937-1938 годы, вернулся в СССР, ему было бы суждено разделить судьбы сотен коллег по профессии. Но Рихард не вернулся, тихо игнорируя приказы из Москвы. Чем вызывал прямое отторжение.
«О том, что делал Сталин 22 июня 1941 года, как он реагировал на начавшиеся грозные события, где находился в тот момент, существует множество версий, даже таких необычных, что вождя не было в Москве, а он якобы отдыхал в Сочи, — рассказал АиФ.ru кандидат исторических наук Петр Мультатули , — Восстанавливая по документам хронологию, можно констатировать, что первые 11 дней с начала Великой Отечественной войны, а именно с 22 июня по 3 июля, советский народ ничего не знал о своем вожде. Он исчез из виду».
Указания, которых не было
Так, 22 июня 1941 г. в полдень с обращением к народу выступил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов , который сообщил, что «советское правительство и его глава товарищ Сталин» поручили сделать ему сообщение о начале войны. Советский посол в Лондоне Иван Майский вспоминал: «Когда я узнал о предстоящем выступлении, первое, что пронеслось у меня в голове, было: Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы правительства».
Дальнейшее развитие событий вызвало у Майского недоумение и тревогу: «Наступил второй день войны — из Москвы не было ни звука, наступил третий, четвертый день войны — Москва продолжала молчать. Я с нетерпением ждал каких-либо указаний от Советского правительства, и прежде всего о том, готовить ли мне почву для заключения формального англо-советского военного союза. Но ни Молотов, ни Сталин не подавали никаких признаков жизни. Тогда я не знал, что с момента нападения Германии Сталин заперся, никого не видел и не принимал никакого участия в решении государственных дел. Именно в силу этого 22 июня по радио выступил Молотов, а не Сталин, а советские послы за границей в столь критический момент не получали никаких директив из центра».
Однако, по словам самого Молотова, решение о том, что будет выступать именно он, принималось Сталиным: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на всё ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек — это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень чёткая, а сразу сориентироваться, дать чёткий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождёт несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».
Последняя надежда
В свою очередь маршал Георгий Жуков вспоминал: «В первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошёл в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».
Петр Мультатули указывает на то, что существует дневник посещений Сталина в Кремле, из которых видно, что вождь принимал руководителей армии и правительства с 5 ч. 45 м. до 16 ч 45 мин 22 июня 1941 г. На следующий день, 23 июня Сталин принимал посетителей с 3 ч. 20 м. по 00 ч. 55 м. Георгий Жуков уверяет, что даже спустя сутки, 23 июня, во время начавшегося в Кремле совещания, Сталин выразил надежду, что начавшиеся боевые действия могут быть провокацией. «Гитлер наверняка не знает об этом. Надо звонить в германское посольство», — заключил он.
В 6 ч. утра Молотов у себя в кабинете встретился с германским послом Шуленбергом . Вернувшись в кабинет Сталина, Молотов произнес: «Германское правительство объявило нам войну». По свидетельству Жукова, Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила долгая и тягостная пауза.
«В этот момент Сталин не мог не осознавать, что рухнула вся им столь упорно, настойчиво, и как он предполагал, искусно, выстаиваемая внешнеполитическая линия, целью которой было получить максимально больше выгод для СССР, используя воображаемую зависимость Гитлера от пакта 1939 года (договор о ненападении между Германией и Советским Союзом)., — считает Мультатули. — Сталин был убежден, что эта мнимая зависимость не позволит Гитлеру начать самоубийственную войну. Все враждебные действия Германии последних двух лет он связывал с происками германского генералитета, дипломатического корпуса, англичан, кого угодно, но никак не фюрера».
Гитлер оказался хитрее?
Историк-германист Лев Безыменский свидетельствовал, что в 1966 г разговаривал с Жуковым и тот поведал следующее: «В начале июня 1941 г. я решил, что должен предпринять ещё одну попытку убедить Сталина в правильности сообщений разведки о надвигающейся опасности. До сих пор Сталин отвергал подобные доклады начальника генштаба. Говорил по их поводу: «Вот видите. Нас пугают немцами, а немцев пугают Советским Союзом и натравливают нас друг на друга». Однако и тот доклад Жукова накануне начала войны не возымел на Сталина действие. Сообщения разведки о готовящемся нападении Германии на СССР, в которых даже указывалась точная дата — 22 июня — Сталин игнорировал. Его дочь, Светлана Аллилуева , так объясняла поведение вождя: «Отец не мог предположить, что пакт 1939 г., который он считал своим детищем и результатом его великой хитрости, будет нарушен врагом более хитрым, чем он сам... Это было его огромной политической ошибкой. Даже когда война уже кончалась, он любил повторять: «Эх, вместе с немцами мы были бы непобедимы».
«Противник захвачен врасплох»
Вплоть до 22 июня 1941 г. советскому народу внушали, что Германия на нас не нападёт. За 8 дней до начала войны ТАСС опубликовало официальное заявление, где говорилось, что «слухи о намерении Германии предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы». Это происходило на фоне невиданной концентрации немецких войск на западной границе СССР.
Начальник штаба Верховного командования сухопутных сил Германии (ОКН) генерал-полковник Франц Гальдер писал в своем дневнике 22 июня 1941 г.: «Части противника были захвачены врасплох..., самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать». За первые 18 дней войны советская авиация потеряла 3985 самолетов, из них 1200 были уничтожены в первый день на земле. Каждый день приносил все новые неутешительные известия. Воспользовавшись неготовностью Красной Армии враг продвигался вперед удивительными темпами. «Данные журнала посещений Сталина показывают, что до 28 июня включительно он работал в своём кремлёвском кабинете ежедневно. А 29 июня со Сталиным случился нервный кризис, возможно к нервному потрясению прибавился обострившийся недуг, но факт остается фактом: ни 29-го, ни 30-го июня Сталин в Кремле не появлялся и никого не принимал, — рассказывает Мультатули. — Я согласен с мнением Роя Медведева , что тем самым он поставил страну на грань нового кризиса. Медведев справедливо отмечает, что это был кризис руководства. Дело в том, что Наркому обороны СССР С.Тимошенко не подчинялись ни Военно-Морской флот, ни пограничные войска, ни войска НКВД, ни железнодорожные дороги... В условиях введенной при Сталине жесточайшей централизации только он один держал в руках все важнейшие нити управления страной и армией. Его тогда никто не мог заменить, и его отсутствие управления государством не могло быть эффективным».
Иосиф Сталин в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Фото: РИА Новости / Евгений Халдей
«Думаете, они сражаются за нас?»
Вечером 30 июня 1941 г. члены Политбюро поехали к Сталину на Ближнюю дачу. Вождь встретил их неприветливо, даже с некоторой подозрительностью. Анастас Микоян вспоминал: «Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой, сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела, он сам должен был нас созвать. Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного комитета. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов , Маленков и я (Берия). В тот же день было принято постановление о создании Государственного комитета обороны во главе со Сталиным, а 1 июля оно было опубликовано в газетах».
С обращением к народу Сталин выступил в итоге 3 июля 1941 г. К этому моменту немцами уже был взят Минск. А к концу 1941 г. Красная армия потеряла свыше 4 млн 473 тыс. человек, из них военнопленными к декабрю 1941 г. оказались 2 млн 516 тыс. красноармейцев. В том числе в плен попал и сын Сталина — Яков . В 1941 г. враг стоял в районе Химок. По прямой до Кремля оставалось около 22 км.
Следующие два года ушли на то, чтобы отвоевать обратно свою территорию и отбросить врага за рубежи страны. Для этого потребовалось невиданное мужество и сила духа. Когда в 1942 г. американский посол Гарриман в разговоре со Сталиным выразил восхищение храбростью русских солдат, тот ответил: «Думаете, они сражаются за нас? Нет, они воюют за свою матушку-Россию».
Текст плана «Барбаросса», подписанного фюрером 18 декабря 1940 года, начинался словами: «Германские вооружённые силы должны быть готовы к разгрому Советской России в кратчайшие сроки». План этот хранился в строжайшем секрете. Даже своему послу в Москве графу Шуленбургу (Friedrich-Werner Graf von der Schulenburg), когда тот в апреле 1941 года появился в Берлине, Гитлер солгал: «Я не намерен вести войну против России». Московский Центр поставил задачу советским агентам в разных странах принять меры к наиболее точному выяснению планов немецкого руководства и сроков их выполнения.
От «Корсиканца» до «Рамзая»
Ещё в ходе разработки немецкого плана войны против СССР в Москву начали поступать сведения вполне определённого характера. Вот, например, сообщение (без номера) наркому обороны СССР С. К. Тимошенко, датированное октябрём 1940 года:
«Сов. Секретно. НКВД СССР сообщает следующие агентурные данные, полученные из Берлина:
Наш агент „Корсиканец“, работающий в германском министерстве хозяйства в качестве референта отдела торговой политики, в разговоре с офицером штаба Верховного командования узнал, что в начале будущего года Германия начнёт войну против СССР. Предварительным шагом к началу военных операций явится военная оккупация немцами Румынии…».
24 октября 1940 года на имя И. В. Сталина поступила записка НКВД СССР № 4577/6: «НКВД СССР направляет Вам сводку о политических планах в области внешней политики Германии, составленную нашим агентом, имеющем связи в отделе печати германского МИД… Бюро Риббентропа 20 октября закончило разработку большого политического плана в области внешней политики Германии и с 25 октября приступило к его осуществлению… Речь идёт об изоляции США и о возможности компромисса на случай войны между Германией и Англией». Подписано: «Верно, зам. нач. 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР Судоплатов».
О том, что война против СССР начнётся после победы над Англией или заключения с ней мира, сообщали советские резиденты «Альта» (Ильзе Штёбе – Ilse Stöbe) из Германии, «Рамзай» (Рихард Зорге – Richard Sorge) из Японии и «Зиф» (Николай Ляхтеров) из Венгрии. Забегая вперёд, скажем, что никто из них не смог узнать точную дату нападения Германии на СССР. Опубликованная в 60-х годах прошлого века телеграмма «Рамзая» о том, что Германия нападёт на СССР утром 22 июня, по мнению сотрудника пресс-бюро Службы внешней разведки РФ В. Н. Карпова, высказанного на «Круглом столе» в газете «Красная звезда», является фальшивкой, состряпанной в хрущёвские времена.
Предупреждён – значит, вооружён
Советская контрразведка добывала сведения и о том, что знает противник о советских приготовлениях. Одним из главных источников этих сведений стал Орест Берлингс (Orest Berlings), бывший корреспондент латвийской газеты Briva Zeme, завербованный в Берлине в августе 1940 года советником советского полпредства Амаяком Кобуловым и заведующим отделением ТАСС Иваном Филлиповым. «Лицеист», как окрестили Берлингса, сразу же предложил свои услуги немцам, которые зашифровали его именем «Петер».
«Хотя ни русская, ни немецкая стороны полностью не доверяли Берлингсу, – пишет историк О. В. Вишлёв, – тем не менее информация, поступавшая от него, шла на самый верх: в Москве она предоставлялась Сталину и Молотову, в Берлине – Гитлеру и Риббентропу».
27 мая 1941 года «Лицеист» сообщил находящемуся на связи с ним Филиппову: «Имперский министр иностранных дел придерживается точки зрения, что политика сотрудничества с Советским Союзом должна продолжаться…». Это была чистейшей воды дезинформация.
Примерно в то же время заподозрил Берлингса в двойной игре и Гитлер, отметив в его донесении от 17 июня 1941 года фразу: «Филлипов не проявил интереса к визиту царя Бориса и генерала Антонеску». Фюрер назвал это сообщение «алогичным и детским», поскольку «интерес русских к визиту генерала Антонеску должен быть велик…». Гитлер собственноручно дописал: «…что же агент сообщает русским, если они так долго оказывают ему столь высокое доверие?». И распорядился установить за ним «строгое наблюдение», а с началом войны «обязательно взять под арест».
Считалось, что дезинформация противника не менее важна, чем охрана собственных тайн. «Тайна… подлинных замыслов фюрера… была сохранена фактически до последнего дня», – суммировал 22 июня 1941 года итоги своей работы шеф бюро Риббентропа (внешнеполитический отдел НСДАП). И оказался неправ.
Последний сигнал
19 июня 1941 года в кабинете атташе советского посольства в Берлине Бориса Журавлёва, что располагалось в доме № 63 на Unter den Linden, один за другим раздались два телефонных звонка. Едва дождавшись соединения, звонивший бросал трубку. Посторонний на эти звонки не обратил бы внимания, но для сотрудника берлинской резидентуры НКВД, которым был на самом деле Борис Журавлёв, это было условным сигналом. Сигнал означал, что агент А-201 с оперативным псевдонимом «Брайтенбах» вызывает Журавлёва на незапланированную встречу.
Советский резидент и немецкий офицер встретились в скверике в конце Шарлоттенбургского шоссе (ныне улица 17 июня). Крепкого телосложения немец, умеющий владеть собой в любых обстоятельствах, был на этот раз явно встревожен.
– Война!
– Когда?
– В воскресенье, 22-го. С рассветом в три утра. По всей линии границы, с юга до севера…
Уже через час информация ушла в Москву.
Убеждённый антифашист Вилли Леман
В 1929 году сотрудник политического отдела берлинской полиции Вилли Леман сам предложил свои услуги Иностранному отделу ОГПУ. Разные авторы выдвигают по этому поводу разные объяснения. По одной версии, Леман симпатизировал русским. Зародилась эта симпатия якобы во время его службы в молодые годы на немецком военном корабле на Дальнем Востоке: он был свидетелем кровавого для русских Цусимского сражения. И в его памяти на всю жизнь запечатлелись картины гибели русских броненосцев, уходивших на дно, так и не спустив Андреевского флага.
Не исключена и другая версия: Леману нужны были деньги, притом немалые: любимая жена Маргарет и красивая любовница Флорентина требовали больших расходов. Гонорары советского агента были сопоставимы с его заработком в берлинской полиции.
Лемана нарекли «Брайтенбахом» и присвоили номер, начинающийся с первой буквы русского алфавита.
Следует отметить, что это был жизнерадостный, всегда улыбающийся человек. На работе его называли не иначе, как «дядюшка Вилли»; каждый знал, что в случае необходимости Вилли всегда одолжит десятку-другую рейхсмарок до получки. Его врождённое обаяние не раз способствовало успеху и во время операций.
Помимо любовницы, была у Лемана ещё одна слабость: он любил играть на скачках. Но даже это он сумел обратить на пользу делу. Когда Центр выделил страдавшему заболеванием почек и диабетом Леману значительную сумму денег на лечение, агент сообщил коллегам по берлинской полиции, что удачно поставил на бегах и выиграл.
За 12 лет сотрудничества он передал советской разведке секретные сведения о разработке 14 новых видов немецкого вооружения. Есть основания полагать, что советская «Катюша» и реактивные снаряды для штурмовиков «Ил-2» были разработаны в СССР на основе данных, переданных агентом А-201.
Не меньшее значение имели сведения «Брайтенбаха» о секретных кодах, применяемых в служебной переписке гестапо. Это не раз спасало от провалов советских «нелегалов» и кадровых разведчиков, работавших на территории Германии.
Агент А-201 ждёт связи
Непредвиденные обстоятельства бывают и у разведчиков. В 1938 году в Берлине скончался от язвы желудка куратор Лемана Александр Агаянц. Заменить его было некому: 12 из 15 сотрудников ОГПУ, знавших о существовании агента А-201, были расстреляны в ходе сталинских зачисток. Связь агента с советскими спецслужбами прервалась на многие месяцы.
Леману хватило смелости самому напомнить о себе. С риском быть разоблачённым он подкинул в почтовый ящик советской дипломатической миссии в Берлине письмо, где открытым текстом говорил: «Я нахожусь на той же должности, которая хорошо известна в Центре, и думаю, что я опять в состоянии работать так, что мои шефы будут довольны мной… Я считаю настоящий отрезок времени настолько важным и полным событий, что нельзя оставаться в бездеятельности».
Связь Центра с «Брайтенбахом» была восстановлена. О том, как ценили Лемана в Москве, свидетельствует телеграмма с личным указанием наркома Берии, поступившая в берлинскую резидентуру 9 сентября 1940 года: «Никаких специальных заданий „Брайтенбаху“ давать не следует. Нужно брать пока всё, что находится в непосредственных его возможностях, и, кроме того, всё, что он будет знать о работе различных разведок против СССР, в виде документов и личных докладов источника».
Кроме уже упомянутых сведений, Леман успел сообщить ещё несколько стратегически важных данных, например о подготовке вторжения немецких частей в Югославию.
С началом войны против СССР, после отъезда из Берлина всех советских дипломатов, связь с агентом вновь прервалась. Сообщение о готовящемся нападении на Советский Союз оказалось последним.
Миссия окончена раньше времени
Для восстановления связей с довоенными агентами в Германию в 1942 году забросили нескольких подготовленных в Москве немецких антифашистов. Выброшенные с парашютами над Восточной Пруссией, они должны были пробраться в центр страны и установить контакты с бывшими советскими агентами. Но организаторы операции допустили грубейшую ошибку. Предполагая, что некоторые из агентов откажутся возобновить контакт, парашютистов, для шантажа «отказников», снабдили копиями платёжных документов, удостоверяющими их прошлое сотрудничество с Советами. Некоторых парашютистов в ходе работы по «Красной капелле» арестовало гестапо, и документы попали в руки контрразведчиков. Вилли Леман оказался раскрыт – наряду с другими агентами.
Известие о том, что «дядюшка Вилли» является советским шпионом, для руководства Главного управления имперской безопасности было подобно удару молнии. Узнай об этом «наверху», смещений и даже арестов было бы не избежать. Поэтому Гиммлер (Heinrich Himmler) о существовании агента А-201 никому не стал докладывать. В канун Рождества 1942 года Вилли Лемана срочно вызвали на работу, где он был арестован и расстрелян без суда. Места казни и захоронения неизвестны.
Сведения об агенте А-201 на долгое время оказались засекреченными советской стороной и были опубликованы лишь в 2009 году. В немецких архивах информации тоже было немного, и она тоже замалчивалась. И хотя вдова Лемана Маргарет получила после войны золотые часы от советского командования в память о заслугах её мужа, какое-либо увековечение памяти одного из самых успешных советских агентов не произошло. Сыграли свою роль в таком забвении и обстоятельства его гибели в результате грубейшей ошибки советских органов, и то, что служил агент в гестапо, а послевоенная идеология подразумевала, что «хороших» гестаповцев быть не могло.
Гитлер объявлял о нападении
70 лет прошло с начала Великой Отечественной войны, но непримиримые споры продолжаются - историки и политики никак не могут договориться: знал или не знал Сталин, когда начнется война, и почему, как говорят некоторые, пропускал мимо ушей предупреждения разведки?! И вот совсем недавно в моих руках оказались и вдруг объединились в одно целое сразу пять документов исключительной важности, которые впервые основательно свидетельствуют, когда Сталин точно узнал, что война начнется на рассвете 22 июня 1941 года.
Причем Сталин, до этого не очень-то доверявший разведданным, потому что видел в них, прежде всего, возможность для провокаций, вдруг поверил в это сообщение настолько, что тут же созвал высшее военное руководство и уже вечером 21 июня 1941 года приказал издать «сверхсекретную директиву (без номера)» о приведении войск западных приграничных округов в полную боевую готовность!
Впрочем, трудно поверить, чтобы такой осторожный человек, как Иосиф Виссарионович, игнорировал разведку, если бы она предоставила ему точную дату нападения на Советский Союз. А то, что война начнется, Сталин знал и без разведчиков. Весь вопрос заключался в точной дате! Стало быть, точную дату (во всяком случае до 21 июня 1941 г.) никто из разведчиков не сообщал…
Однако перейдем к документам. Важнейшим из них является впервые обстоятельно изученный «Военный дневник первого зама наркома обороны маршала Буденного» о последних предвоенных часах в Москве.
Второй по важности документ указывает: когда именно и кто именно первым из высшего советского руководства получил такие данные, на которые Сталин впервые отреагировал ответными мерами сразу! Это был нарком иностранных дел Молотов, получивший информацию по дипломатическим каналам и тут же (в 18 часов 27 минут 21 июня 1941 г.) доставивший ее в Кремль Сталину. На это указывает тот факт, что именно в это время (согласно Журналу учета посетителей сталинского кабинета в Кремле) произошла чрезвычайная встреча Сталина и Молотова. Вдвоем (в течение 38 минут) они обсудили полученную Молотовым и впервые не вызвавшую у них больших сомнений информацию, из которой следовало, что 22 - 23 июня 1941 года ожидается: «Внезапное нападение немцев или их союзников на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий, которые могут вызвать крупные осложнения». Эта информация станет основой для уже упомянутой «сверхсекретной директивы без номера», которую выработают приглашенные в 19 часов 05 минут на продолжение разговора двух советских лидеров другие высокопоставленные политические, государственные и военные руководители, а именно: председатель Комитета Обороны Ворошилов, нарком НКВД Берия, первый зам. председателя СНК Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Маленков, нарком ВМФ Кузнецов, нарком обороны Тимошенко, секретарь Комитета Обороны И.А. Сафонов (не надо путать с Г.Н. Сафроновым - заместителем прокурора СССР). После принятия принципиальных решений к ним в 20 часов 50 минут подключатся: начальник Генштаба Жуков и первый зам. наркома обороны Буденный. А чуть позже (в 21 час 55 минут) и начальник Главного политического управления РККА Мехлис…
Особо важные решения будут приниматься в более узком кругу, для чего остальные на время оставят кабинет Сталина. Об этом свидетельствует следующая выписка из Журнала учета посетителей кабинета Сталина в Кремле:
1. т. Молотов 18.27 - 23.00
2. т. Ворошилов 19.05 - 23.00
3. т. Берия 19.05 - 23.00
4. т. Вознесенский 19.05 - 20.15
5. т. Маленков 19.05 - 22.20
6. т. Кузнецов 19.05 - 20.15
7. т. Тимошенко 19.05 - 20.15
8. т. Сафонов 19.05 - 20.15
9. т. Тимошенко 20.50 - 22.20
10. т. Жуков 20.50 - 22.20
11. т. Буденный 20.50 - 22.20
12. т. Мехлис 21.55 - 22.20
Этот второй документ, взятый из Журнала кремлевской приемной Сталина, стал понятен только сейчас благодаря «Военному дневнику Буденного», который описывает главные моменты этого дня, что называется, по свежим следам, к чему мы еще вернемся…
Существенно дополняет сказанное в буденновском дневнике третий документ. Он представляет собою написанный Маленковым черновик «Секретного Постановления Политбюро» об организации Южного фронта и Второй линии обороны именно 21 июня 1941 г. Это еще одно свидетельство того, что «завтрашнюю войну» вечером 21 июня воспринимают уже как свершившийся факт. Существовавшим на западе страны военным округам срочно присваивают понятия «фронтов»… Кстати, 3-й документ подтверждает данные «Военного дневника Буденного», потому что именно Семен Михайлович, согласно этому черновику, был назначен командующим Второй линией обороны.
Четвертый документ отражает настроения в окружении Гитлера и свидетельствует, что оттягивания войны против СССР больше не будет, потому что для продолжения войны с Англией Германия остро нуждается в нефти, металле и хлебе. Все это можно быстро (вот откуда необходимость «молниеносной войны»!) получить только на Востоке.
В донесении разведки 1-го Управления НКГБ от 24 марта 1941 г. на этот счет сказано так: «Среди офицеров штаба авиации существует мнение, что военное выступление против СССР якобы приурочено на конец апреля или начало мая. Эти сроки связывают с намерением немцев сохранить для себя урожай, рассчитывая, что советские войска при отступлении не смогут поджечь еще зеленый хлеб». Потом из-за плохой погоды произойдет серьезная корректировка сроков в сторону лета…
Пятый документ, полученный мною еще 20 лет назад от писателя Ивана Стаднюка, понастоящему «заговорил» только теперь, когда удалось собрать воедино предыдущие четыре документа. Это откровение Молотова, который сообщил Стаднюку, что, строго говоря, Гитлер начал войну не без объявления, как считается до сих пор, а объявил ее примерно за час до начала военных действий… Точнее, собирался объявить до начала военных действий, о чем по телефону сообщил немецкий посол в Москве граф фон Шуленбург.
Впрочем, вот как рассказал мне про это сам Стаднюк: «В ночь с 21 на 22 июня 1941 г. между двумя и тремя часами ночи на даче наркома иностранных дел СССР Молотова раздался телефонный звонок. На другом конце провода представились: «Граф фон Шуленбург, посол Германии». Посол просил срочно принять, чтобы передать меморандум об объявлении войны. Молотов назначает встречу в наркомате и тут же звонит Сталину на дачу. Выслушав, Сталин говорит: «Езжай, но прими посла только после того, как военные доложат, что агрессия началась…»
Видимо, Сталин надеялся, что все еще как-то обойдется. С другой стороны, получением меморандума после начала военных действий Сталин хотел показать всему миру, что… мало того, что Гитлер нарушил Договор о ненападении, заключенный между СССР и Германией, он еще и сделал это глубокой ночью, использовав фактор внезапности.
С этим нельзя не согласиться, так как за час до военных действий, да к тому же ночью, трудно предпринять серьезные ответные меры, на что, очевидно, Гитлер и сделал ставку…
Не случайно через несколько часов в радиообращении к народу Молотов скажет: «Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что… германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению Договора.
…Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы…»
Таким образом, строго говоря, Гитлер готов был объявить войну, но собирался сделать это, что называется, по-волчьи, ночью, чтобы, не дав противоположной стороне опомниться и путем переговоров ответить на выдвинутые претензии, уже через час-другой начать боевые действия.
Зачем скрывается этот факт? Разве, если его рассекретить, гитлеровская Германия станет выглядеть порядочнее? Впрочем, однажды и это перестанет быть тайной - и на всеобщее обозрение выставят тот страшный меморандум с пометкой, сделанной, если не ошибаюсь, рукой Молотова, о попытке его вручения за час до начала войны…
Я не знаю, где хранится меморандум, но знаю точно: он есть!
Почему вождь не верил разведчикам?
Собранные мною документы позволяют дать ответ на этот, перессоривший целые поколения историков и политиков, вопрос. Причем Сталин чаще всего действительно не доверял агентам настолько, что относительно одного из них даже написал наркому госбезопасности Меркулову примерно за 5 дней до войны: «Может, послать ваш «источник» из штаба германской авиации к е… матери. Это не «источник», а «дезинформатор». И. Ст.». Между тем этот «источник» под именем «Старшина» не позднее 16 июня 41-го сообщал: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».
Процитированная реакция Сталина на это сообщение окажется понятной, когда ниже я расскажу то, что мне удалось узнать…
Пока же напрашивается вывод: если Сталин не прореагировал даже на такое сообщение, значит, у него был «источник» намного значительнее, и на этот «источник» он отреагировал должным образом тотчас, как только Молотов вечером 21 июня доставил ему экстренную новость из Берлина. Причем отреагировал так, что многие, в том числе и Жуков, сразу обратили внимание на его «явно озабоченный вид».
Заметим, каждый из разведчиков указывал свои сроки и версии развития военных событий. Поэтому у Сталина невольно, как, впрочем, и у каждого из нас, должен был возникать вопрос: «Кому верить? «Корсиканцу»? Зорге? «Старшине»? Или кому-то еще?» Невозможно было однозначно воспринимать все эти крайне противоречивые сведения, в которых даты и направления боевых действий все время менялись, даже исходя от одних и тех же лиц.
Интересно, что эти данные (как будет показано дальше) менялись и у самого Гитлера в зависимости от складывавшихся обстоятельств и от той игры, которую вела против разных иностранных агентов германская контрразведка и геббельсовская пропаганда. Играло свою роль и усыпление бдительности - советские военные постепенно привыкли к постоянным и многочисленным нарушениям границы со стороны немецких самолетов и якобы заблудившихся солдат. Да и сама граница, передвинутая в соответствии с секретным протоколом к «дружественному» пакту Молотова - Риббентропа, толком еще не была оборудована и провоцировала на подобные шаги обе стороны. На этот счет в «Военном дневнике Буденного» есть следующее убийственное признание за несколько часов до начала войны: «Нарком обороны делает оборонительную линию по всей новой границе после 1939 года и вывез все вооружение из бывших укрепленных районов и свалил его кучами по границе»… Чуть погодя Буденный напишет: «Оружие сваленное… попало к немцам, а бывшие укрепрайоны остались обезоруженными».
Казалось бы, самое время перейти здесь к обсуждению тайны личности того, быть может, единственного «источника» немецкой информации, которому так доверял Сталин. Однако сделать это именно здесь не позволяют воспоминания маршала Жукова. И вот по какой причине!
Версия маршала Жукова
Дело в том, что Жуков объясняет причины срочного принятия «сверхсекретной директивы без номера» своим активным вмешательством. Вот как он это делает: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик - немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев. И. В. Сталин сказал: «Приезжайте с наркомом в Кремль». Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. (Кстати, Журнал учета посетителей Сталина в Кремле не подтверждает этой встречи. - Прим. авт.) Он был явно озабочен. «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» - спросил он.
«Нет, - ответил С. К. Тимошенко. - Считаем, что перебежчик говорит правду».
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро.
«Что будем делать?» - спросил И. В. Сталин. Ответа не последовало.
«Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность», - сказал нарком.
«Читайте!» - ответил И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил: «Такую директиву давать сейчас преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома…»
Вот такая история была рассказана маршалом Жуковым. Однако среди документов, попавших в мое распоряжение, есть и такой, который, напрочь, опровергает эту жуковскую версию. Таким документом является донесение УНКГБ Львовской области, поступившее в Центр 22 июня 1941 г. в 3 часа 10 минут. В нем говорится: «Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: «…Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах. Как сторонник советской власти, узнав об этом, решил бежать к нам и сообщить».
Я специально цитирую все так подробно, чтобы читатели могли сверить воспоминания Жукова с «Военным дневником Буденного» и с приведенными здесь архивными документами.
Кто сообщил в Кремль, что немцы бомбят страну
Кстати, 10 лет назад в одной из центральных газет я уже приводил документы, из которых следовало, что многие воспоминания маршала Жукова очень приблизительны. И это может иметь плохие последствия, если тот или иной «факт» из его мемуаров будет призван служить доказательством в принципиальном вопросе… Тогда мои выводы восприняли как безответственные слова. Но прошли годы, и исследователи обнаружили уже столько, мягко говоря, неточностей в жуковских мемуарах, что их даже стали называть «Сказки маршала Жукова».
И вот недавно обнаружилась еще одна такая сказка…
Но, прежде чем рассказать ее, хочу заметить, что только те воспоминания можно считать достоверными, которые, хотя бы в главном, совпадают с воспоминаниями других участников рассматриваемых событий и, конечно, не противоречат документам, прошедшим проверку на неподдельность.
Итак, почему очередная история, рассказанная маршалом Жуковым, может расцениваться отныне как сказка? Помните рассказ Жукова, как он с трудом разбудил Сталина и сообщил ему о нападении немцев?! Чтобы вы могли сравнить его с приведенными документами и воспоминаниями других исторических личностей, вынужден и этот его рассказ привести поподробнее. Читаем!
«Под утро 22 июня нарком С. К. Тимошенко, Н. Ф. Ватутин и я находились в кабинете наркома обороны. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов… В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.
Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.
Кто говорит?
Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
Что? Сейчас? - изумился начальник охраны. - Товарищ Сталин спит.
Будите немедля: немцы бомбят наши города!
…Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия…»
Итак, по словам Жукова, он разбудил Сталина примерно после 3 часов 40 минут и сообщил ему о нападении немцев. Между тем, как мы помним, Сталин в это время не спал, так как еще между двумя и тремя часами ночи Молотов доложил ему, что звонит посол Германии Шуленбург, чтобы передать меморандум об объявлении войны.
Не подтверждает слова Жукова и шофер вождя П. Митрохин (по другим данным - Митрюхин): «В 3.30 22 июня я подал машину Сталину к подъезду дачи в Кунцево. Сталин вышел в сопровождении В. Румянцева…» Это, кстати, тот самый «дежурный генерал управления охраны», который, по воспоминаниям маршала, тоже должен был еще спать, потому что Жуков разбудит их со Сталиным где-то после 3 часов 40 минут утра…
И уж совсем не оставляет камня на камне жуковских воспоминаний «Военный дневник Буденного»: «В 4.01 22.06.41 мне позвонил нарком т. Тимошенко (и тот и другой находились в это время в наркомате обороны. - Прим. авт.) и сообщил, что немцы бомбят Севастополь, и нужно ли об этом докладывать Сталину? Я ему сказал, что немедленно надо доложить, но он сказал: звоните вы! Я тут же позвонил и доложил не только о Севастополе, но и о Риге, которую немцы также бомбят. Тов. Сталин спросил, а где нарком. Я ответил, что со мной рядом (я уже был в кабинете наркома). Тов. Сталин приказал передать ему трубку… Так началась война!»
Короче говоря, и тут память подвела Жукова по всем статьям… Так что теперь мы имеем полное право, не обращая внимания на «сказки маршала Жукова», довести наше расследование до конца и ответить на вопрос: «Кто мог быть тем «источником», который 21 июня 1941 г. в 18 часов 27 минут точно предупредил Сталина, что ¬война начнется завтра?»...
Мартин Борман работал на СССР?
Все говорит за то, что таким «источником» должен был быть человек из непосредственного окружения Гитлера. Ведь Сталин, судя по всему, получал от Него не только информацию, что называется, из первых рук, но и рассчитывал, что Он в состоянии влиять на самого Гитлера при принятии судьбоносных решений. Думается, у Иосифа Виссарионовича были для этого веские основания и вождь не просто так полагал, что этот Некто сможет удержать Гитлера от нападения на Советский Союз по крайней мере, до 1942 года. Вероятно, Сталин уже не раз имел возможность убедиться в действенности этого своего «источника» (пока будем называть Его так!). Вот и в этот раз хозяин Кремля сразу поверил ему в том, в чем не доверял другим информаторам. Поверил и тут же начал принимать меры!
А вот то, что эти меры, принятые на бумаге, не смогли дойти до вооруженных сил, находящихся на границе, - это особый разговор, касающийся, прежде всего, безответственности военных руководителей (типа командующего Западным военным округом генерала Павлова) и, разумеется, поврежденных средств связи, которые не сумели обеспечить объявление «боевой тревоги», на что заблаговременно нацеливала «сверхсекретная директива». (Впрочем, об этом вы сможете обстоятельно узнать из книги «Как убивали Сталина». В ней, например, документально показывается, что «там, где командующие округами должным образом выполнили ночную сверхсекретную директиву наркомата обороны и под утро 22 июня привели войска в боевую готовность, там немцы долгое время не очень-то могли продвигаться, а кое-где их наступление, как, например, в районе действий Черноморского флота, вообще захлебнулось».)
Да! Получается, у СССР был такой «источник» из окружения Гитлера, о котором знал только Сталин, любивший повторять, что тайна остается тайной, пока ее знает только один человек! Все это, конечно, нуждается в документальных подтверждениях, хотя документов могло и не быть.
Между тем из Журнала учета принятых лиц в кремлевском кабинете вождя видно, что даже нарком НКВД Берия и нарком обороны Тимошенко узнали о том, что война начнется завтра, лишь через 38 минут после Молотова и Сталина! Начальник Генштаба Жуков официально узнал еще позже - в 20 часов 50 минут, а нарком госбезопасности Меркулов, руководивший тогда внешней разведкой, - вообще, можно сказать, в последнюю очередь… Итак, кто же был этот человек, которого мы называем «источник»?
«Источник» - посол Германии?
Кто же тогда мог стать для Сталина «источником № 1»?
Последние годы появились предположения, что это посол Германии в СССР граф фон Шуленбург. Чтобы подтвердить их - нужны были доказательства. И я после долгих поисков нашел документы, которые доказывают, что Шуленбург на самом деле…
Здесь, чтобы быть убедительным для всех, я должен нарисовать картину тех дней глазами германской верхушки. Лучше всего, пожалуй, это удастся сделать путем цитирования наиболее важных мест из рассекреченного ежедневного дневника министра гитлеровской пропаганды доктора Геббельса, который писал:
«16 мая 1941 г. Пятница. На Востоке должно начаться 22 мая. Но это в какой-то мере зависит от погоды…
(Как увидим дальше, даже Гитлер точно не знал, когда все начнется. Откуда же было знать остальным, в том числе и Сталину?! Планы нападения все время меняли погода и всякие неувязки в ходе военных приготовлений. Тем не менее, все-таки было время, позже которого восточная кампания во многом теряла смысл, потому что ее целью было не только собрать урожай, но и успеть до зимы победить Россию. Поэтому таким крайним днем объективно должен был стать один из последних десяти дней июня. - Прим. авт.)
14 июня 1941 г. Суббота. Английские радиостанции уже заявляют, что сосредоточение наших войск против России - блеф, которым мы прикрываем свои приготовления к высадке в Англии. Такова и была цель задумки!
15 июня 1941 г. Воскресенье. Из перехваченной радиограммы мы… можем узнать, что Москва приводит в боевую готовность русский военно-морской флот. Значит, дело там обстоит не так уж безобидно, как это хотят показать…
(Вопреки мнению, господствующему до сих пор, эти слова Геббельса свидетельствуют, что Сталин говорить-то говорил, что не верит, что Германия может напасть на СССР летом 1941 г., однако в действительности принимал необходимые меры!
…Из-за продолжавшейся подготовки нападения на Советский Союз, как уже отмечалось, сам Гитлер не знал точного времени (день и час) начала войны. Поэтому Геббельс за 6 дней (!) до военных действий против СССР записал следующее. - Прим. авт.)
16 июня 1941 г. Понедельник. Вчера… во второй половине дня фюрер вызывает меня в Имперскую канцелярию.
Фюрер подробно разъясняет мне положение: нападение на Россию начнется, как только закончится сосредоточение и развертывание войск. Это будет сделано примерно в течение одной недели. Хорошо, что погода была довольно плохая и урожай на Украине еще не созрел. Таким образом, мы можем надеяться получить его большую часть…
(Итак, даже для Гитлера и Геббельса день нападения продолжает оставаться «днем Х». Геббельс дальше прямо указывает: удар наносим в день «Х». - Прим. авт.)
Мы организуем для себя сырье этой богатой страны. Тем самым надежда Англии уничтожить нас блокадой будет окончательно разрушена… Англия будет повержена.
Италия и Япония получат только извещение о том, что мы имеем намерение в начале июля направить России ультимативные требования. Это быстро станет известным. Чтобы завуалировать подлинную ситуацию, необходимо и далее неотступно распространять слухи: мир с Москвой! Сталин приезжает в Берлин!..
17 июня 1941 г. Вторник. Все подготовительные меры уже приняты. Это должно начаться в ночь с субботы на воскресенье в 3.00. (Вот оно!!! - Прим. авт.)
18 июня 1941 г. Среда. Мы настолько захлестнули мир потоком слухов, что уже и я сам с трудом ориентируюсь…
21 июня 1941 г. Суббота. Вопрос о России с каждым часом становится все драматичнее. Молотов (вчера) попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ…
22 июня 1941 г. Воскресенье. … нападение на Россию начинается ночью в 3.30… Сталин должен пасть…»
(Пометка Геббельса: такое уточнение времени было произведено вчера. - Прим. авт.)
Итак, Шуленбург в Москве мог узнать решение Гитлера о нападении не раньше 16 - 17 июня!.. Тут следует сказать несколько слов о самом Шуленбурге (1875 - 1944). Это был профессиональный дипломат с сорокалетним стажем, успевший поработать еще в Российской империи. Будучи сторонником Бисмарка, запомнил его установку: самыми большими ошибками Германии являются войны на два фронта и война с Россией. С приходом в 1933 г. Гитлера к власти поначалу увидел в нем много общего с Бисмарком и поддержал его. Но чем дальше, тем больше начал убеждаться в страшном лицемерии и гибельности их политики для Германии, особенно начиная с 1939 г., когда он явился одним из инициаторов германо-советского сближения. Назначенный еще в 1934 г. послом Германии в Москве Шуленбург настолько, как говорят исследователи, проникся русским и даже советским духом, что, в конце концов, превратился в откровенного антифашиста и сознательного союзника России. И, дескать, на этой почве стал работать на СССР, с которым связывал свободное (равноправное и могущественное) будущее Германии.
Поэтому делал все, что мог, чтобы избежать войны или хотя бы уменьшить разрушительные последствия на ее первом этапе, считая это «решение Гитлера безумием». В конце концов за участие 20 июля 1944 г. в покушении на Гитлера бывший посол был повешен…
Много писалось, как уже 5 мая 1941 г. Шуленбург тайно ¬предупредил Сталина, что «Гитлер принял решение начать войну против СССР 22 июня»… Приведенные выше документы ставят под вопрос эту версию, явно направленную против тогдашнего советского руководства. Ведь до 16 - 17 июня даже Гитлер не знал точного дня начала войны!!!
Таким образом, собранные мной документы показывают, что Шуленбург на самом деле… «источником № 1» не был!!!
Секрет вождя
Тогда откуда же Сталин узнал точную дату войны? Тупик? Оказывается - не тупик! Если привести все имеющиеся на этот счет документы в систему, то система, подобно таблице Менделеева, ответит на поставленный вопрос следующим образом.
Согласно шифровке, перехваченной советскими спецслужбами, 19 июня 1941 г. посол Италии в СССР Россо направил в МИД Италии сообщение, в котором говорилось, что германский посол в Москве граф фон Шуленбург в строго конфиденциальном порядке сказал ему, «что его личное впечатление… таково, что вооруженный конфликт неизбежен и что он может разразиться через два-три дня, возможно, в воскресенье».
Эта шифровка, естественно, очень скоро оказалась у Сталина. (Были и другие, но эта, судя по всему, оказалась решающей!) И Сталин дал указание Молотову срочно обратиться в МИД Германии для выяснения отношений… Однако, как написал в своем дневнике Геббельс в субботу 21 июня 1941 г.: «Вчера Молотов попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ…»
Ответ, судя по всему, пришел на следующий день, т. е. 21 июня. И тогда, получив «резкий отказ», что «это следовало бы сделать на полгода раньше», Молотов понял, что перехваченные слова Шуленбурга уже не предположение, а свершившийся факт. И тут же отправился в Кремль. Когда он вошел в кабинет Сталина, часы показывали 6 часов 27 минут вечера…
Три часа спустя он встретился с Шуленбургом, чтобы еще раз хоть как-то прояснить сложившуюся обстановку. В телеграмме, отправленной после этой встречи в Берлин, Шуленбург сообщал: «Срочно! №1424 от 21 июня 1941 г. Секретно! Молотов вызвал меня к себе этим вечером в 9.30. Молотов заявил следующее. Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно Советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Он (Молотов) был бы признателен, если бы я смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях.
Я ответил, что не могу дать ответа на этот вопрос, поскольку я не располагаю относящейся к делу информацией; я, однако, передам его заявление в Берлин».
(Кстати, это уже не первый случай несовпадения записей в Журнале приемов в кремлевском кабинете Сталина с фактическим нахождением там тех или иных лиц. Вот и в этот раз в Журнале указывается, что Молотов был у Сталина с 18.27 до 23.00. Однако, согласно секретной телеграмме в Берлин 22 ¬июня в 1.17 ночи, в 21 час 30 минут 21 июня 1941 г. Шуленбург был принят Молотовым. Иначе говоря, Молотова в кабинете Сталина в это время не было, а если верить Журналу, он оттуда не выходил с 18.27 до 23.00…)
Дальше произошло то, что пишет в своем «Военном дневнике» Буденный: «…21 июня в 19 часов были вызваны Тимошенко, Жуков (начштаба РККА) и я (замнаркома обороны). И. В. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, т. е. 22 июня, а поэтому что мы должны и можем предпринять сегодня же и до рассвета завтра 22.06.41?!
Тимошенко и Жуков заявили, что, «если немцы нападут, то мы их разобьем на границе, а затем на их территории». И. В. Сталин подумал и сказал: «Это несерьезно». И обратился ко мне и спросил: «А Вы как думаете?» Я предложил следующее: «Во-первых, немедленно снять всю авиацию с приколов и привести ее в полную боевую готовность…
Во-вторых, войска погран(ичных) и воен(ных) округов выдвинуть на границу и занять ими позиции, приступив немедленно к сооружению полевой фортификации (и т. д. - Прим. авт).
…За этой линией обороны развернуть резервный фронт, где будут обучаться отмобилизованные дивизии и части, которые производят все фортификационные работы, как на фронте, но резервном.
…Это надо делать и потому, что пр(отивни)к уже стоит на нашей границе в полной боевой готовности, выставив многомиллионную армию, армию - уже имеющую боевой опыт, которая только ждет приказа и может не дать нам отмобилизоваться».
И. В. Сталин сказал, что «Ваши соображения правильные, и я беру на себя поговорить по вопросу авиации с комвойсками округов, а наркому и штабу дать указания округам».
«Вы знаете, что у нас сейчас делается на границе?» Я ответил, что нет, не знаю…
Оказывается, …нарком обороны делает оборонительную линию по всей новой границе после 1939 года и вывез все вооружение из бывших укрепленных районов и свалил его кучами по границе и там же на границе работало свыше миллиона людей (рабочая сила), которые в большей своей части попали к немцам, оружие, сваленное также попало к немцам, а бывшие укрепрайоны остались обезоруженными.
После этого обмена мнениями т. Сталин попросил собрать Политбюро… И. В. Сталин информировал Бюро, что при обмене мнениями выяснилось, что у нас нарком обороны и штаб вопросами обороны занимаются поверхностно и необдуманно, и даже несерьезно.
Тов. Сталин предложил «образовать особый фронт, подчинив его непосредственно Ставке, и назначить Буденного командующим фронтом»…
Я после принятых решений на Политбюро ЦК ВКП(б) пошел прямо к себе на работу…»
Николай ДОБРЮХА
Многие согласны с тем, что на Сталине лежит вина за тяжелейшее начало войны и огромные потери в личном составе, материальной части нашей армии. С этим трудно не согласиться – ведь он был правителем державы. А правитель державы в ответе за все процессы, оказывающие влияние на весь народ, на территории своей страны. Но при этом как-то забывают, что он также «ответственен» и за Победу. Про вину вспоминают, а про его вклад забывают, или, что ещё хуже, говорят, что «народ победил вопреки Сталину», системе, сам.
Какие самые популярные обвинения предъявляют лично Сталину за начальный период войны? «Сталин впал в прострацию» и молчал, даже не смог объявить о начале войны, «Сталин был трусом». Мы их рассмотрим в этой статье.
Молчание Сталина
Суть мифа хорошо выразили Дж. Льюис и Ф. Уайтхед в работе «Сталин»: «Сталин был в прострации. В течение недели он редко выходил из своей виллы в Кунцево. Его имя исчезло из газет. В течение 10 дней Советский Союз не имел лидера. Только 1июля Сталин пришёл в себя». Обвинение весьма тяжкое – трусость и бездействие в самые тяжелые дни, когда военно-политическому руководству страны надо внушить волю к победе, вдохновить на борьбу.
22 июня о начале войны сообщил народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Молотов. В Германии о начале войны сообщил лично А. Гитлер, в Великобритании о войне сообщил У. Черчилль. Некоторые исследователи, «оправдывая» Сталина, предложили версию о том, что Сталин не был до конца уверен, что это начало большой войны, думал о провокации, которая не выйдет за рамки приграничного конфликта. Примеры таких действий противника уже были – на границе с японской армией, бои у озера Хасан в 1938 году, в районе реки Халкин-Гол в 1939 году. Эту гипотезу выдвинул и Хрущёв на знаменитом XX съезде. Тогда же он сообщил о мифическом приказе «на провокации огнем не отвечать», тоже из области фантастики – шли тяжелые бои, с применением всех видов (кроме химического), а Хрущев сообщает, что Красная Армия должна была «огнем не отвечать».
Но это же полный бред – Гитлер сам объявил войну СССР, а до этого в 5.30 утра посол Рейха в Союзе Шуленбург вручил ноту об объявлении войны.
Сталин вообще редко публично выступал, не чаще одного-двух раз в год, причём по радио, в открытом эфире, несколько лет вообще не выступал. Он не был публичным политиком, в отличие от Рузвельта, других американских президентов, Черчилля. В 1940 году не было ни одного публичного выступления! И в 1941 году ни разу не выступил, до знаменитого «Братья и сёстры!» 3 июля 1941 года.
Вполне вероятно, и с точки зрения психологии было не правильно Сталину выступать 22-го июня, в Кремле это понимали, там далеко не дураки сидели. Факт выступления Сталина, после более чем двухлетнего молчания, последнее публичное выступление – в марте 1939 года на XVIII съезде ВКП (б), мог вызвать панические настроения. Поэтому вполне логично, что выступил В. Молотов, руководитель советской дипломатии, практически второй человек в стране, он ещё с 1930 года по май 1941 года был председателем Совета Народных Комиссаров СССР, то есть главой правительства.
Кроме того, над текстом выступления они работали вместе, по воспоминаниям главы Коминтерна Г. Димитрова, в кабинете работали Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков. Никакой паники, страха, все спокойны, уверены.
«Прострация»
Однако документы и воспоминания других деятелей той поры полностью опровергают измышления Хрущева и его последователей. Тот же Г. Жуков опровергает мнение о «прострации», сообщает, что Сталин «работал с большой энергией…». Есть и график посетителей кабинета Сталина в первые дни войны. По этим документам видно, что Сталин напряженно работал, встречался с военно-политическим руководством державы.
Трусость
Сталина трудно обвинить в этом качестве, он участник Гражданской войны, участвовал в организации обороны на самых сложных участках фронта (Царицын, Пермь, Петроград, Юго-Западный фронт в войне с Польшей), в панику не впадал, наоборот, помогал навести порядок.
Есть интересная , воспоминания командующего дальней авиацией А. Голованова: в октябре 1941 года вермахт рвался к Москве, в Ставку позвонил корпусной комиссар Степанов, член Военного совета. Он сообщил, что находится в штабе Западного фронта, в Перхушкове, и сообщил, что командование обеспокоено тяжелой ситуацией, надо, мол, перенести штаб фронта за Москву. Тогда Сталин спросил: «Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть?» … Степанов: «Сейчас … Лопаты есть, товарищ Сталин». Сталин: « Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я остаюсь в Москве. До свидания». Все это было сказано без гнева, спокойным тоном.
Не уехал вождь из Москвы и во время паники 16 октября. 19 октября постановлением ГКО было введено осадное положение, оно «отрезвило» столицу. Смешно читать, слушать утверждения о панике, «прострации», страхе, видимо, эти люди путают себя и военно-политическое руководство СССР в то время. Напомню, эти люди прошли горнило страшнейшей Гражданской войны, когда белые армии и интервенты контролировали большую часть страны, у красных в руках оставался сравнительно небольшой регион страны – с Москвой и Петроградом, и то на Петроград дважды вели наступление. Многие прошли сложнейшую «школу» подпольной борьбы. Они победили в этой «кровавой бане», а тут «впали в прострацию»?!
Сравните поведение польского руководства, или французского, польское военно-политическое руководство бросило страну, армию и бежало из Польши. Французское правительство прекратило борьбу, сдало Париж без боя.
Источники
:
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 2 т. М., 2002.
Мединский В. Война. Мифы СССР. 1939-1945. М., 2011.
Пыхалов И. Великая Оболганная война. М., 2005.
