«Пятерка» – для оборотней, лишенных погон. Где сидят «оборотни в погонах»

Милицию на зоне не любят. Поэтому, когда люди в погонах совершают преступления, мотать срок их отправляют в резервации – туда, где никто не станет мстить. Блатной жаргон делит зоны на «черные», где живут по понятиям, и «красные» – там «рулит» администрация. Зоны, где сидят бывшие сотрудники силовых ведомств и правоохранительных органов – «красные». Тамошних сидельцев называют бээсниками, то есть «бывшими сотрудниками». Их в скопинской ИК-3 около 1200 человек: следователи и участковые, омоновцы и гаишники. Здесь можно найти практически любую статью Уголовного кодекса – от неуплаты алиментов до убийства.

Сотрудники колонии говорят, с бээсниками легче – они быстрее привыкают к жизни по режиму. В их прошлой жизни были высшее образование, подчиненные и статус, поэтому откровенничать они не склонны, особенно с журналистами, а от фотокамер шарахаются.
Хасан Вашаев – исключение. Ему 38 лет, он из Чечни, высокий и плечистый, каким и должен быть омоновец. Воевал. В колонии Хасан – завхоз медицинской части. Он осужден по трем статьям – за похищение гражданина Израиля с целью получения выкупа, превышение служебных полномочий и сопротивление при задержании. Говорит, что дело на него «состряпали, а 14 лет получил потому, что не признал вину». Но на любой зоне, в том числе на этой, «невиновных» – 95 процентов. Сидеть Хасану еще долго, 9 лет.
В ожидании суда он делил СИЗО с теми, кто ненавидит таких, как он.

– Мне работники СИЗО сразу сказали: «Будешь возмущаться, скажем, что мент. И тебя грохнут. Понял?» – горячится Хасан. – В камере каждую минуту слышишь: «Да я мусоров прирежу!» Слава Богу, здоровье есть, дух есть, страх потерял в Чечне. Но все равно могут прибить. Хотя в тюрьме авторитет завоевал, меня даже смотрящим поставили. В Скопин приехал чуть ли не с понятиями. И только здесь вздохнул спокойно – оказался среди своих.

Мир тесен. А в колониях он еще тесней. В ИК-3 Хасан встретил своего бывшего сослуживца, получившего 8 лет за разбой.
Мать Вашаева умерла в 1993 году. Отец, когда сына посадили, слег с инфарктом. Хасана ждет семья – жена и две дочери. Старшей уже 7 лет, младшей в августе исполнится 6. Последний раз они навещали мужа и отца в феврале. Хасан радуется: жена снова беременна. Когда Вашаев освободится, его дочки, возможно, уже будут сосватаны (в Чечне это случается и в 15–16 лет). Хасан надеется, что зятья окажутся достойными людьми, и мечтает воспитывать хотя бы внуков.

50-летний Михаил Ермаков из Нижнего Новгорода – подполковник милиции в отставке. Служил начальником отдела областного УВД. Осужден на 14 лет за бандитизм, разбой и хранение оружия. Сегодня такие статьи в отношении правоохранителей, увы, мало кого удивляют.

Если заключенный начинает говорить, он долго и в деталях рассказывает о причинах своего заключения и об обстоятельствах уголовного дела. Но настоящие эмоции проявляются, когда вспоминает дом. Михаил Ермаков видел свою дочь всего 8 раз. Она родилась 30 сентября 2002 года. 6 ноября ее отца арестовали.

– Она знает по фотографиям, что у нее есть папа, – говорит Ермаков. – Первое время, когда жена привозила ее на свидания, она боялась меня. По телефону со мной не очень общается. Да и когда приезжает, час-два стесняется, а потом: папа, папа...
О том, что мир переживает финансовый кризис, Ермаков знает из газет, теленовостей и от супруги: поездка на свидание в колонию обходится минимум в 15 тысяч рублей. Они нужны на билеты, на продукты. Большие деньги для супруги Ермакова, поэтому женщине помогают друзья и бывшие коллеги мужа.

Москвичу Михаилу Угрюмову 54 года. В прошлой жизни он – полковник внутренней службы, начальник отдела Всероссийского НИИ противопожарной обороны. В колонию попал за взятку «в особо крупном размере» – 153 тысячи рублей. Дали 8 лет. Угрюмов тоже не считает себя виновным. И, в отличие от многих сидельцев, на свободе собирается доказать свою невиновность и добиться снятия судимости.

– Друзья и коллеги не верят, что я виновен, – повторяет он, как мантру. – Меня это радует, успокаивает и придает сил. Как жил до заключения жизнью нормального человека, так же буду жить и дальше. Постараюсь найти работу по специальности. Я квалификацию не теряю, возглавляю здесь секцию противопожарной безопасности, изучаю специальную литературу.
Михаил смотрит телевизор и читает газеты, о бойне, устроенной майором Евсюковым, знает. А недавно узнал о милиционере, который насмерть сбил беременную женщину. Но мнение о том, что происходит с милицией, высказывает осторожно: отношусь отрицательно. И всё.

В ИК-3 есть чем заняться. В швейном цехе бээсники шьют спецодежду . В столярке сколачивают беседки. Есть и небольшое производство, откуда выходит довольно неплохая тротуарная плитка. Здесь труд уравнивает уставные отношения – бывшие полковники работают наравне с бывшими сержантами. Когда заключенного оформляют на работу, никто не считает слетевшие с его погон звездочки – где нужна рабочая сила, туда и посылают.

В корпусах общежитий стоят двухъярусные кровати. К каждой привинчена бирка с фамилией, именем и отчеством заключенного, статьей, началом и окончанием срока. На тумбочках – книжки. В библиотеке есть почти полные собрания сочинений Донцовой, Устиновой и Марининой. Но их берут редко. Детективы здесь вообще не жалуют. В библиотеке объясняют: этого всем хватило на работе. Большой популярностью пользуются отечественная фантастика и «Преступление и наказание» – в заключении Достоевский читается совсем по-другому.

В этой колонии раз в год, в ноябре, устраивают дни открытых дверей. Приезжают родственники заключенных. Одно время сюда даже наведывались бывшие сидельцы с женами, но несколько лет назад такие визиты запретили.

Колония для бээсников в Скопине появилась в 2000 году – ее перевели сюда из Саратова. В какой-то момент за одной решеткой сошлись вечные враги – «красные» и «черные». Обошлось без конфликтов. Сотрудники этой колонии не считают, что причина миролюбивости бээсников – в их образованности. Да, прибыв по этапу, они быстро избавляются от словечек типа «шконка» или «параша». Но если бы администрация чуть ослабила хватку, уже через месяц по понятиям зажили бы даже менты.

В недавних обсуждениях опять возник хомячий плач: почему же "неверных ментов" сажают в отдельные зоны, а не в общие? Вот там бы ужо им отлились народные слёзки.

Давайте подумаем, а зачем они, "ментовские зоны"? Только лишь как знак заботы власти о своих оступившихся "агнцах"?

Вот вам наколки:

1. не все "зоны" в России на "воровском ходу", есть и "красные", где все живут по распорядку. Бывшему менту там будет сидеться абсолютно так же, как и всем остальным.

2. Даже на "чёрных" зонах с человека прежде всего спрашивают "за дела" , а не за профессию. У мента прежде всего спросят, кем он работал, кого посадил, занимался ли беспределом. Информацию пробьют по воле, за ложь - накажут. Даже если кого-то мент и посадил, но не по беспределу - предъявить это ему вряд ли удастся. "Это моя работа: ты убегаешь - я догоняю. Попался - вини себя", - скажет мент и будет поддержан. Прецеденты попадания ментов в общие хаты имеются, и их не мало. Особенно в СИЗО, где сидеть можно годами. Вероятность менту сразу быть "опущеным" только за то, что он мент на самом деле не велика.

3. Неужели вы всерьёз думаете, что генералам, депутатам, чиновничьей номенклатуре так уж важна судьба низшего ментовского звена: участковых, ппсников, гаишников и оперов? На воле этот ресурс эксплуатируется "элитой" на износ и тут же без сожаления выкидывается. Не проще ли было создать "зоны" для генералов и высших чиновников, а простых ментов сажать к арестантам из народа? Однако "ментовские" зоны существуют, более того, обычно как в СИЗО, так и в других МЛС бывших сотрудников стараются держать отдельно.

В чём тут подвох?
Заранее предупрежу: я ответ знаю. Интересно, догадается ли кто-то ещё)

UPD: Итак, seeker_vk04 и alex_from_kiev догадались верно
1. Менты, будучи в хате с криминалитетом, зная правоохранительную систему изнутри помогут советами юридическими, советами в противодействии оперативно-разыскной деятельности, помогут наладить связи с действующими на воле правоохранителями.
2. Будучи срощеными в СИЗО и зонах с криминалитетом - грамотные менты смогут образовать гремучую смесь: У них нет психологического ужаса или благагавения перед надзирателями: они ходили недавно в таких же погонах, они знают все их методы и уловки.
3.Долго работавших ментов нет так же страха и перед "блатными", чью психологию они знают и кого сами недавно сажали в тюрьму. Если в "чёрной зоне" окажется критическая масса бывших ментов достаточно опытных и могущих постоять за себя - может начаться резня. Вспомним "сучью войну" конца 40-вых, когда фронтовики не признали законы "воров" и стали их резать

Ментовская зона — Кто там становится авторитетом. Иерархия в красной зоне

В России приговоренные к заключению бывшие сотрудники силовых органов отбывают наказание в специальных исправительных учреждения – «милицейских» или «ментовских» зонах. Здесь нет воров в законе и привычной для большинства тюрем зековской иерархии. Тем не менее, порядки в «милицейской» зоне зачастую не менее суровые.

Почему отдельно

В советское время была только одна колония для сотрудников правоохранительных органов, которая располагалась в Нижнем Тагиле. С распадом СССР и криминализацией милиции и других силовых органов появилась необходимость создания новых «ментовских» зон. Сейчас в России насчитывается пять исправительных учреждений для бывших полицейских.

Как сидят менты на зоне

Зачем создавать отдельные исправительные учреждения? Дело в том, что в обычной тюрьме так называемый бэсник (бээсник или просто БС – бывший сотрудник) не продержится и суток. Зеки, понятное дело, стражей порядка очень не любят. По криминальным понятием убийство «мента» дает основания для попадания в более высокую касту.

Силовики – сила!

На «ментовской» зоне существует своя иерархия, каждая со своими нормами и правилами поведения. Высшей кастой здесь считаются бывшие сотрудники исправительных учреждений, тюремные оперативники, а также те, кто нес службу в СИЗО. Кроме того, «элитой» считаются оперативники уголовного розыска – то есть те, кто находился на «переднем крае» борьбы с преступностью. Считается, что это видавшие виды люди, резкие и строгие, а потому перечить им – себе дороже. В камерах они занимают положение смотрящих, их слово – закон для менее «престижных» каст.

Следующими в тюремной иерархии идут сотрудники силовых органов: спецотряды быстрого реагирования, ОМОН, спецназовцы, бывшие сотрудники оперативно-розыскных групп. Прошедшие такую «школу» люди, как правило, физически развиты, морально закалены и психологически устойчивы, способны постоять за себя.

Середняки

Среднюю касту в «ментовских» зонах» составляет простой «служилый» народ – гаишники, патрульные, следователи, дознаватели и прочие. Попадают в места лишения свободы такие правоохранители в большинстве случаев из-за взяток или не слишком серьезных преступлений. Обычно стараются не высовываться, отсиживают свой срок тихо и мирно. Быть авторитетом их не прельщает, но и в низшую касту не пойдут, в случае чего могут дать достойный отпор.

По нисходящей

Ментовская иерархия на зоне

Ступень «высших» среди «низших» занимают адвокаты. Среди полицейских уважения они обычно не имеют, поскольку считаются хитрыми и ушлыми пройдохами, не заслуживающими доверия. У многих оперативников свой счет к адвокатам, которые во время следствия и суда они обещали их вытащить, при этом брали за свои услуги порой весьма внушительные суммы. В итоге отвечают за таких нерадивых защитников их коллеги по профессии, волею судеб оказавшиеся в заключении.

Самой низшей «мастью» на «ментовской» зоне являются судьи и прокуроры. Этих силовики уважают еще меньше, поскольку считают их аналогом кабинетного чиновника, толком ничего не умеющего, зато завсегда готового «попить кровушки» у простого оперативника.

Именно из прокурорско-судейской среды в таких исправительных учреждениях формируется категория «петухов». Во избежание конфликтов администрация «милицейских» зон последние годы старается сажать «кабинетчиков» в отдельные камеры.

Порядки

Свод неписаных правил в «ментовской» зоне немногим отличается от порядков в обычных колониях и тюрьмах: будь опрятным, иначе станет «чушкой», не ходи в туалет, когда кто-то принимает пищу, не лезь с расспросами о делах сокамерников.

«Чушек» («чертей») как и на обычной зоне никто не уважает. Они выполняют самую грязную работу (уборка туалетов), и спят рядом с «дальняком». Среди «чертей» практически гарантированно оказываются те, кто сел за «косячные» статьи – совращение малолетних, изнасилования и им подобные.

Работа и спорт

В отличие от обычной зоны, где для авторитетных зеков работать – это не «по понятиям», среди бээсников вкалывать принято у всех, «в отказ» не уходит никто. Еще бы, ведь работать – значит иметь шанс на условно-досрочное освобождение. Кроме того, можно «поднять» денег на посещение тюремного магазина.

Не менее важным занятием в «ментовских» зонах является спорт. Можно сказать, что в таких исправительных учреждениях процветает культ тела. Считается, что уважающий себя БС обязан содержать себя в хорошей форме, а для этого должен каждодневно тренироваться: подтягиваться, бегать и так далее. Тот, кто отказывается от спорта, считается отчаявшимся и очень быстро переходит в разряд «чушек» со всеми вытекающими последствиями.

Еще одна страсть сидельцев в «милицейских» исправительных учреждениях – юридическая переписка. Но не столько с родственниками и друзьями, сколько с различными инстанциями и правозащитными фондами. В основном это жалобы на приговор и условия содержания. Администрация таких тюрем иногда жалуется, что ежедневно приходится отправлять чуть ли не сотню подобных писем.

Как отбывают наказание бывшие прокуроры, судьи и сотрудники милиции

Эти люди охотно общаются, но просят не направлять на них объектив фотоаппарата. Вдруг фото в газете случайно увидит ребенок, который до сих пор свято уверен, что папа уехал в командировку на важное спецзадание. Ведь большинство из этих людей еще недавно были “вершителями судеб”: в кармане носили заветные “корочки”, имели право на табельное оружие и сами отправляли преступников за решетку…

Корреспонденты “МК в Нижнем Новгороде” побывали в Борской спецколонии, именуемой в народе “ментовской”, и посмотрели, как искупают свою вину бывшие сотрудники милиции, прокуроры, судьи.

Зэки с тремя высшими

Внешне колония “для своих” ничем не отличается от десятка других мест лишения свободы в Нижегородской области, куда мы уже не раз ездили. Та же колючая проволока по периметру, вышки с автоматчиками, промышленная и жилая зоны, здания общежитий, столовой, клуба и сотни заключенных в одинаковых черных бушлатах с хлопчатобумажными именными нашивками на правой стороне груди. И жизнь со своим четким укладом и незыблемыми законами, которая, кажется, так и будет день за днем течь за этим высоким забором, несмотря ни на какие потрясения в стране.

Но атмосфера здесь все-таки другая. И это ощущаешь сразу, едва за твоей спиной щелкают задвижками железных дверей и на тебя отовсюду устремляются взгляды сотен мужских глаз. И, в отличие от обычных зэков, у сидельцев ИК-11 взгляд не такой затравленный и более открытый, что ли…

Зоной для бывших сотрудников милиции, или сокращенно “для бээс”, ИК-11 стала пять лет назад. 29 ноября 2005 года туда прибыли первые пять осужденных - бывших сотрудников правоохранительных органов. Вновь прибывавшие осужденные уже не сидели на корточках вдоль забора, не забивали все свободное время “козла”, не чифирили по-черному. У них не находили заточек и наркотиков.

"С тех пор здесь больше не живут “по воровским понятиям и традициям”, как на обычной зоне. Это было бы ненормально, ведь большинство из осужденных всю свою сознательную жизнь боролись с криминалом, - говорит начальник отдела по воспитательной работе с осужденными Владимир Ревягин, который сопровождает нас по колонии. Владимир Ревягин работает в “одиннадцатой” уже 18 лет. За это время успел хорошо изучить поведение как уголовщины, так и спецконтингента".

" Здесь нет “отрицалова” и по-другому зарабатывается авторитет, - продолжает наш “экскурсовод”. - За плечами большинства не тюремные “университеты”, а школы МВД и юрфаки университетов".

То есть субординация соблюдается, как на воле: прокурор и за решеткой прокурор? И гаишник слова поперек не скажет?

А это как человек себя поставит. Зона уравнивает в должностях. Почти все нынешние сидельцы носили погоны, им легко подчиняться режиму. Поэтому со стороны кажется, что нынешним контингентом управлять легче. Можно не опасаться массовых беспорядков.

- Может вы и без ШИЗО обходитесь?

У нас не штрафной изолятор, а ПКТ (помещение камерного типа), - поправляет меня Владимир Ревягин. - Дисциплинарную практику, конечно, применяем. Нарушители порядка все равно есть. Например, у кого-то систематически находим запрещенные предметы: сотовые телефоны, зажигалки… И потом, это только с одной стороны кажется, что теперь администрации стало полегче. Но у нас ведь сидят и бывшие дудаевские и масхадовские боевики из Чечни и Дагестана (поддержавшие кровавый “газават”. - Авт.). А это, как вы понимаете, уже совсем другой менталитет…

Кстати, второй трудностью, как выяснилось в дальнейшем, оказался как раз высокий статус большинства сидельцев. Когда в одном месте собрано столько “подвешенных в законе” людей, малейшее неверное действие работника колонии может закончиться жалобой в прокуратуру.

"И еще есть одно важное отличие тех и этих сидельцев, - поясняет нам уже на входе в библиотеку, а мы именно с нее решили начать свое знакомство с колонией, Владимир Иванович. - В бытовой колонии человек всегда знает, за что сидит. Здесь большинство осужденных считают себя невиновными. Позиция “бээсника”: мое преступление незначительно, я не должен здесь быть. Она, правда, меняется к моменту наступления УДО (условно-досрочного освобождения. - Авт.). На суде они уже признают вину. Домой-то пораньше уйти хочется…"

Генерал за библиотечной стойкой

"Читают у нас много. Из 1600 осужденных 900 записаны в библиотеку. Так что треть книжного фонда почти всегда на руках", - 60-летний Владислав Иванович сам попросился на время отбывания наказания поработать в библиотеке.

К детективам и романам Донцовой, которые здесь пользуются успехом, он равнодушен. Читает в основном научные работы своих учеников и коллег-физиков, которые они привозят ему на рецензию прямо в колонию. А заодно работает над своей десятой монографией. Доктор наук, в прошлом он был еще и генералом, поэтому и попал именно на спецзону.

В ИК-11 по решению суда, кроме правоохранителей, отправляются и военнослужащие внутренних войск, разведчики и даже таможенники. Кстати, для того чтобы оказаться на зоне “для бээс”, совсем не обязательно до вынесения приговора носить погоны. Сюда попадают даже те, кто, может быть, лишь на заре своей юности несколько месяцев проработал в милиции. Это делается из гуманных соображений.

"Вы же понимаете, если в обычной жизни человек и не вспоминает об этом отрезке своей биографии, то, оказавшись среди уголовников, его спокойное существование может закончиться в тот же миг, как этот эпизод его жизни всплывет на поверхность, - поясняет мне начальник по воспитательной работе".

Опер на “Калине красной”

После библиотеки мы отправляемся в тренажерный зал. Это место в колонии тоже не пустует никогда. Избыток свободного времени многие осужденные тратят на спорт и самообразование. Но признаются, что с удовольствием потратили бы его сейчас на общение с самыми близкими людьми.

"Знаете, я здесь чаще всего вспоминаю один случай из моей жизни, - признается мне бывший прокурорский следователь по особо важным делам. - Как однажды ездил в командировку на три дня. Вернулся в город и сразу на работу. Хотя ехал мимо дома и знал, что жена ждет, но даже не завернул поздороваться. Думал тогда, что работа - это самое главное в жизни. Особенно, когда твоя карьера так удачно складывается".

На зоне экс-следователь попробовал себя в новом амплуа - клипмейкера - смонтировал клип для песни, которую “местная группа” исполняла на областном конкурсе. Ведь хоть здесь отбывает наказание и особый контингент, но участие в “Калине красной” - дело святое.

Лидер “тюремного ансамбля”, песня которого, кстати, и заняла там призовое место - бывший замначальника уголовного розыска города Сочи Юрий Левит. До того, как сесть на скамью подсудимых, Юрий Ефимович 17 лет отработал в угрозыске.

Начинал в экспериментальном отделе по раскрытию преступлений на федеральной трассе. Показатели были отличные - количество преступлений сократилось в разы. Теперь судимость (его обвинили в наркопреступлении) навсегда перекрыла для Юрия Левита дорогу в органы.

" Оперативник - это больше, чем профессия. Это стиль жизни. Как дальше-то будете жить?" - интересуюсь я у человека, который еще несколько лет назад был одним из тех, кто отвечал за криминогенную обстановку в будущей столице Олимпиады-2014.

"У меня три высших образования, - говорит Юрий Ефимович. - Когда ездил в отпуск, друзья приглашали к себе на работу. Но я планирую добиться оправдательного приговора и вернуться на службу. И как судьба сыграет - никто не знает. Вы правильно сказали, оперативник - это стиль жизни. И я скучаю по этой работе. Но больше, конечно, по дому. У меня четверо детей. Старшие знают, где я. А младший - девятилетний сынишка - уверен, что я сейчас “на секретном заводе - строю секретные самолеты”.

Многие здесь зря

В Советском Союзе была только одна специализированная колония для бывших сотрудников милиции - в Нижнем Тагиле. Ее называли зоной для “оборотней в погонах”. В последнее время народ “из-под погон” течет в места не столь отдаленные бурным потоком. И подобных спецзон по стране уже шесть.

" Каждую неделю прибывает по этапу. Когда 20 человек, а может и пятьдесят", - говорят в колонии.

В ИК-11 можно найти любую статью Уголовного кодекса. Служивые отбывают наказание за убийства, изнасилования, разбои. Большие сроки у боевиков с Кавказа - от 10 до 20 лет. Почти на четверть века осужден студент МВД, лишивший жизни несколько человек. Но чаще всего “бывшие” обвиняются в коррупционных преступлениях: превышение должностных полномочий, растраты, нецелевое использование бюджетных средств, взятки… Здесь уже сроки скромнее.

Из всех блюстителей закона реже всех на скамью подсудимых попадают федеральные судьи. Чтобы в отношении них началось уголовное преследование, следственным органам нужно проходить долгую процедуру получения разрешения на возбуждение уголовного дела от коллегии судей. И, видимо, срабатывает профессиональная солидарность. Но если дело все-таки возбуждается, то, как правило, оно всегда громкое.

"Я не люблю давать интервью, - роба у моего собеседника застегнута под самое горлышко, поэтому в какой-то момент кажется, что он снова в судейской мантии. - Правда, одно должно было быть. С Анной Политковской. Но помните, что случилось 7 октября 2006 года?" (В тот день Политковская была убита. - Авт.)

- Тогда давайте без интервью. Просто поговорим…

- Но ведь вы были тем, кто как раз и определял эту меру наказания…

В какой-то момент понял, что я белая ворона. Всегда был уверен, что должна действовать презумпция невиновности. И только исходя из этого выносил свои решения. Но когда познакомился с некоторыми делами тех, кто сидит здесь, понял, что в нашей стране презумпция невиновности не действует…

- Здесь есть невинно осужденные?

Есть даже те, кто не только за решеткой, но и под следствием не должен был оказаться. Помните, во времена сталинских политических репрессий при прокуратуре были созданы специальные отделы по реабилитации. Они потом были расширены до колоссальных размеров, потому что приходилось пересматривать очень много дел. Помяните мое слово - пройдет 15-20 лет, и они снова будут работать в тех же объемах. И большинство из тех, кто находится сейчас в этой колонии, будет оправдан. Я далеко не один такой…

- Вы рассчитываете на оправдание?

Я рассчитываю еще на 25 лет активной деятельности…